Актёр Константин Хабенский в интервью АиФ.ru рассказал о том, почему не любит творческие вечера, какие фильмы готов смотреть зритель после пандемии и как его картина «Собибор» помогает спасать жизни в сегодняшней реальности.
Владимир Полупанов, АиФ.ru: — Министр культуры заявила на днях, что кинотеатры начнут работу с показа простых и светлых фильмов, потому что зрители сейчас не готовы к тяжелым драмам. Как думаете, зритель действительно не готов?
Константин Хабенский: — Мне кажется, зритель готов в любое время смотреть хорошее кино. А какого направления эти фильмы — светлые и оптимистичные, позитивные или, скажем, попадающие в болевые точки, — это опять же выбор зрителя, а не кинотеатров.
— Ваш персонаж в фильме «Хороший мальчик» произносит: «Я тоже работаю. Да, целый день дома. Это ещё хуже. Я как космонавт на орбите. У меня вообще никакой смены картинки нет». Все мы прожили несколько месяцев без смены картинки. Как вы лично пережили пандемию? И как чувствуют себя сегодня театр и индустрия кино?
— Конечно, из-за пандемии планы театров, кинобизнеса и обычные человеческие планы были нарушены. Масса проектов остановилась, а это большие финансовые потери, поскольку нужно было держать группы и всё-таки заканчивать фильмы. Те, кто не успел запуститься, должны считаться с теми проектами, которые должны были закончиться. Так что всё непросто. Но сейчас киноиндустрия потихоньку зашевелилась. Некоторые театры начали репетиции, некоторые продолжили репетировать. Ведь благодаря зумам, скайпам и т. д. репетиции не останавливались.
Сам я вначале слегка растерялся, ведь это был такой очень внезапный отпуск. К отпуску мы, конечно, морально готовимся заранее. Если предполагаем, что у нас будет какая-то пауза в июле или августе, то начиная с марта и апреля думаем и раскрашиваем его в своих фантазиях. Внезапно свалившийся отпуск нужно было переварить...
— Пандемия постепенно приучила нас потреблять искусство онлайн. Евгений Гришковец в беседе со мной сказал, что, в частности, онлайн-спектакли — это профанация. Вы так не считаете?
— Смотря как они задуманы и сделаны. Если спектакль изначально придумывается под интернет-площадку, это одна история. Но если спектакль шел, идет и будет идти на подмостках театра, он рассчитан на определенную атмосферу, на живую энергетику, на диалог со зрителем, то, конечно же, он мало что передает в интернет-пространстве, если его начинают там транслировать. Наверное, можно разглядеть костюмы, услышать музыку, но эмоциональный заряд, который заложен в этом спектакле, до зрителя не дойдёт.
— Недавно вы приняли участие в проекте «Третьяковка с Хабенским», где с директором Третьяковской галереи Зельфирой Трегуловой размышляете над полотнами художников-авангардистов начала ХХ века. Проект познавательный. Но нет ли у вас опасения, что так мы приучим потреблять искусство через гаджеты? Любители прекрасного будут реже заглядывать в музеи, театры, ходить на концерты? Зачем, если можно всё увидеть на экране смартфона?
— Вы абсолютно правы. Зачем смотреть картину Петрова-Водкина «Купание красного коня» в музее, когда ее можно увидеть в репродукции, на конфетной этикетке или открытке? Всё можно сделать намного проще.
Но, когда я стоял перед картиной Петрова-Водкина и наблюдал ее вживую, у меня было совсем другое впечатление. Я был потрясён! Хотя я всё равно продолжаю, мягко говоря, не очень понимать, что такое «Чёрный квадрат» Малевича, но даже эта работа совсем по-другому раскрывается, когда ты ее наблюдаешь в Третьяковской галерее. Видно, как, трескаясь от времени, она продолжает жить своей жизнью. За всем этим очень интересно наблюдать, если погрузиться в материал. Живопись совершенно по-другому воспринимается, когда тебе профессионал (директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова — Ред.) рассказывает о том, что это за картина, в каких обстоятельствах она была создана и какую цель преследовал автор. Признаюсь, какие-то работы художников-авангардистов я до сих пор не понимаю. Какие-то картины меня вдохновляют и провоцируют на то, чтобы найти время и пойти еще раз полюбоваться ими и познакомиться с другими.
Опять же тут никаких насильственных действий производить не надо. Тем, кому достаточно посмотреть спектакль, кино, живопись, послушать музыку в смартфоне, необязательно ходить в музей, театр и концертный зал. Но я очень надеюсь, что найдется немало и тех, кого заинтересует, о чём же говорил Хабенский с Трегуловой в стенах Третьяковки. И они найдут время сходить в музей.
— Почему вы согласились участвовать в этом проекте? Какую задачу ставили?
— Во-первых, в целях самообразования, это такая своеобразная ликвидация безграмотности. У меня масса белых пятен в знании изобразительного искусства. Я не стесняюсь об этом говорить. Во-вторых, очень важная задача этого проекта — сотрудничество платформы ОККО, компании Team Films и Третьяковки с нашим благотворительным фондом. Мы не только размышляем и воспринимаем интересную информацию, но и помогаем фонду.
— Вы рассуждаете в этом проекте о художниках-авангардистах первой половины ХХ века. Смотря работы Шагала, Петрова-Водкина, Кандинского, Родченко, Малевича и далее по списку, что вы думаете об этом времени и об этих людях?
— Рассуждая по-дилетантски, думаю, что все эти художники — пусть и эпатажные, но, безусловно, ищущие люди. Мне кажется, им очень повезло со временем. Эпоха позволила их фантазиям реализоваться и приковала к их деятельности всеобщее внимание. Наше время, думаю, проехалось бы по ним информационным катком и понеслось дальше.
— Если говорить о времени начала ХХ века, то оно породило огромное количество неоднозначных литературных произведений, живописи и просто личностей. Одного из них — Льва Троцкого — вы блистательно воплотили в одноименном сериале. Через запятую можно привести имена Ленина, Сталина, Дзержинского и так далее. Часто приходится слышать мнение, что, мол, время было таким, поэтому и люди так поступали. Как вам кажется, можно оправдать даже самые ужасные поступки обстоятельствами и временем, в котором жили люди?
— Не думаю, что нужно спекулировать временем и обстоятельствами. Какая разница, когда это происходит: сегодня, 100 лет назад или в Средние века? Поступки всегда оцениваются одинаково. И никакие зверства невозможно оправдать временем.
— До последнего времени у вас был всего один спектакль в МХТ им. Чехова: «Контрабас». С чем это связано?
— С тем, что я искал свой материал. Хотел найти что-то интересное. На сегодняшний день нашел и готовлюсь к новому проекту в МХТ в новом сезоне.
— Однажды мы пошли с супругой на «Контрабас», а попали на ваш творческий вечер, где вы отвечали на записки зала и читали рассказы Александра Цыпкина. У вас тогда была травма ребра. Как часто вы устраиваете подобные встречи со зрителями?
— Это было 2 раза. Один раз очень давно по причине болезни другого актера была замена «Трехгрошовой оперы». Меня попросили спасти ситуацию, потому что зрители пришли. И второй раз — прошлой зимой, когда у меня была трещина ребра.
Я, вообще, мягко говоря, не очень люблю творческие вечера. Их нужно проводить тогда, когда уже нет никакого желания куролесить на сцене или съемочной площадке, когда хочется сесть в кресло и отвечать на вопросы зала. Мне это крайне не подходит, противоречит внутренним критериям. Поэтому и был придуман спектакль «Контрабас», который как бы должен был заменить творческий вечер. Потому что запросов на такие встречи со зрителем было много. Мне кажется, для действующего актера куда лучше выйти и в реальном времени отработать двухчасовой спектакль. Лучшего доказательства, что актер находится в хорошей творческой форме, нету. И никакой творческий вечер такое общение со зрителем заменить не сможет.
— Почему именно рассказы Цыпкина вы выбрали в качестве спасительной соломинки?
— Несколько лет назад он мне предложил совместно прочитать его рассказы. Прислал несколько своих произведений. Я выбрал пару-тройку. До этого я не был знаком с его творчеством. Они мне показались очень точными по деталям и по каким-то человеческим ассоциациям, моим в том числе. Первое выступление у нас было опять же благотворительное для фонда. Потом мы решили повторить, а затем еще. В результате сделали несколько подобных программ.
Такая форма — чтение рассказов и потом какие-то комментарии двух людей, которые находятся на сцене (автор и приглашенный актер), — оказалась очень востребованной. Возможно, люди просто устали от многослойных супермодных спектаклей, монтажных нарезок на киноэкранах, им иногда хочется чего-то легкого. А вот такая простота общения, попытка поделиться своими минутами счастья или боли со зрителем, очень точно была придумана когда-то. Помню времена, когда Михаил Михайлович Жванецкий собирал стадионы, просто читая свои рассказы. Видимо, такой период наступил и сейчас. Я знаю, что Саша читает не только со мной подобные программы. Если вы помните, то мой творческий вечер заканчивался просмотром короткометражного фильма Анны Меликян «Нежность», сценаристом которого тоже выступил Александр Цыпкин.
— «Контрабас» — спектакль о маленьком человеке, который не на своем месте. В процессе спектакля, несмотря на всю его нелепость, проникаешься к нему симпатией и сочувствием. Что вас привлекает в таких невзрачных на первый взгляд персонажах?
— Сложно сказать. Мне хотелось продолжить историю чаплиниады, чтобы через этот текстовой материал сквозил трагифарс. Но в первую очередь это был вызов себе. Моноспектакль — всегда проверка собственных сил и вызов. Можешь ты или нет совладать с материалом, с большим количеством текста, со зрителем, с которым общаешься один на один без остановки два часа.
Моноспектакль — это не монолог, а диалог со зрителем. Наша профессия обязывает, какого бы персонажа ты ни играл, заставить зрителя если не полюбить, то хотя бы пожалеть человека, понять его. «Контрабас» — первое произведение Зюскинда, следующим был «Парфюмер», где главный герой идет по трупам, одержимый сверхидеей создать лучший в мире парфюм. Мы специально придумали финал «Контрабаса» таким (не буду говорить, каким, кто видел, тот понимает, о чем идет речь). Мы подумали, что человек, написавший «Парфюмера», просто, видимо, не успел дописать финал «Контрабаса». Финал бессловесный, мы «дописали» его с помощью мастерства художника Николая Симонова, тем самым проложив мостик к «Парфюмеру».
Плюс хотелось перекинуть и мостик к одному из моих любимых спектаклей «В ожидании Годо», который мы делали еще с Юрием Николаевичем Бутусовым во времена моего студенчества. Это был наш выпускной спектакль, с которым мы некоторое время работали в стенах театра Ленсовета.
Кстати, я сам предложил Сергею Васильевичу Женовачу (худрук и директор МХТ им. Чехова — Ред.), что этот сезон мы сыграем «Контрабас» в последний раз. В следующем, который начнется с сентября, спектакль не должен был идти. Но, так как произошли всем известные события, связанные с пандемией и карантином, и в этой связи было большое количество переносов, мы на следующий сезон сохранили жизнь этому спектаклю.
— Таких людей, которые не на своем месте, довольно много. В нашей стране — особенно. По-вашему, с чем это связано?
— Думаю, прежде всего — с холодным климатом. Есть страны, где всего только два времени года, когда тепло и когда чуть-чуть холодно. В нашей стране они все ярко выраженные четыре. Поэтому нашим людям нужно думать, чем топить и что носить зимой. Многих пугает возможность остаться без денег. Поэтому и хватаются не за свое дело. Персонаж в «Контрабасе» находит в себе смелость, обвиняя при этом всех вокруг, признаться себе, что он не на своем месте. Именно поэтому он и вызывает симпатию и сочувствие.
— Последние фильмы с вашим участием — «Собибор», «Хороший мальчик», «Фея» — это прекрасные образцы нового российского кино. В «Собиборе» вы к тому же выступили в качестве режиссера. Есть ли какая-то статистика: сколько людей эти фильмы посмотрели?
— Нет у меня такой статистики. Мне это незачем. Этим должны заниматься люди, которые занимаются прокатом. Я знаю только про «Собибор». У нас была договоренность с прокатчиками: 5% от проката фильма в России уходит в наш фонд на помощь подопечным детям. Мы смогли собрать 15 млн рублей благодаря этой картине. Вот эта статистика меня очень интересует. Я счастлив, что у этого фильма и хорошая прокатная история, и вхождение в лонг-лист премии «Оскар», и какая-то линия спасения жизней. Фильм продолжает спасать жизни не только на экране, не только внутри кино, но и в нашей реальности.
— Вы сказали как-то: «Я ведь много чего не могу себе позволить, учитывая, что мое имя связано с фондом. Не могу делать каких-то шалостей, глупостей, сумасшедших поступков, которые в моем возрасте я бы еще мог совершать. Но понимаю: я не один. Нас много, и мы делаем дело, которое намного важнее театра, кино, телевидения». Фонд для вас и правда важнее вашей профессиональной деятельности?
— Ну конечно. Допустим, спектакль сегодня по какой-то причине не получился. Мы доиграли его до конца. Публика похлопала, ушла. Может быть, актеры не дали того заряда энергии, который должен быть и мог бы помочь. Это просто неполучившийся спектакль. Все живы-здоровы, слава богу. Или вышло кино и провалилось в прокате. Хотели как лучше, но получилось как всегда. Бывает и такое: кто-то где-то что-то недодумал. В истории, связанной с фондом, не может быть отговорки: «Извините, не получилось». Это связано с человеческими жизнями. Но развитие фонда напрямую зависит от моей профессиональной деятельности. Чем точнее будут мои новые работы и чем более непредсказуемым я буду представать перед зрителем, тем большее доверие будет к фонду. Это вещи взаимосвязанные.
— Что-то меняется в лучшую сторону в области благотворительности? Или существуют проблемы, которые не решаются годами?
— В начале июня, слава богу, был принят закон о налоговом послаблении для тех организаций, которые перечисляют деньги с прибыли в разные фонды. Как раз 1% от прибыли отныне не облагается налогом. Разговоры о принятии этого закона велись лет 20 и ничем не заканчивались целых два десятка лет. Вот только сейчас всё решилось. Но все равно есть масса своих сложностей. Какие-то вещи решаются очень быстро, какие-то — очень медленно, но тоже решаются, а какие-то не сдвигаются с мертвой точки до сих пор. Но это задача фондов и властей — находить общий язык и объяснять свои позиции, идти на компромиссы.
Пандемия сильно ударила по бизнесу и по сфере благотворительности соответственно. С другой стороны, карантин и вынужденные «каникулы» помогли нам нащупать варианты решения многих проблем. Мы потихоньку выбираемся. Испытания всем нам даны для того, чтобы мы крепчали духом.
— К какой первой работе в кино или театре вы приступили после карантина?
— Анна Меликян снимает многосерийную историю, которая тоже называется «Нежность». Как я говорил выше, в прошлом году она выпустила короткометражку под этим же названием. Картина имела большой зрительский успех, и Аня решила продлить жизнь главной героини. В этой многосерийной истории я немного поработал в качестве одного из персонажей. У нас остановилась работа ровно посередине над сериалом «За час до рассвета». Это история послевоенного криминального мира СССР. Я там играю майора милиции.
